К слову об ангелах

суббота, 12 мая 2012

15:22

Scriptum ergo sum

Словом, русскоязычная версия.
Но.
Для меня-обывателя русский-родной.
Для меня-писателя родной - украинский.
Нет, не спрашивайте, как это возможно.
Диглоссия, билингвизм - черт его знает.
Следовательно, переводя "Ангелов" - я их переводила с родного на неродной.
Если есть возможность, если вы знаете язык - читайте на украинском, словом.
Если же нет...
Я честно старалась).

И еще.
Это есть - и будет - очень странненький текст. Ни в коем случае не для "общего пользования", это раз. Два - очень "джоноцентричный" и в первой части, которая вообще о Джоне исключительно, и во второй, которая сейчас пишется, и которая о Шерлоке и о Джоне, но о Джоне все-таки немножко больше.
Ни на какие лавры, как водится, не претендую - я не фикрайтер ни разу, я рассказываю Сказки о персонажах так, как я их, персонажей, чувствую.

К СЛОВУ ОБ АНГЕЛАХ
Фандом: "Шерлок ВВС"
Персонажи: Джон Уотсон, Шерлок Холмс, Майкрофт Холмс, Китти Райли, Молли Хупер и другие
Таймлайн: пост-Рейхенбах, и я знаю, о чем вы сейчас подумали ;-)

Категория: джен
Жанр: драма
Дисклеймер: ничего себе, все мальчикам с Бейкер-стрит
Саммари: иногда пребывание "на стороне ангелов" может быть не слишком-то полезным для окружающих. А вернуться - не проблема, если есть куда и к кому.

пролог и часть первая здесь и в комментариях
Пролог.

Лицо хозяина кабинета - бесстрастная маска неведомого древнего божества. В голосе усталость.
- Послушайте, Джон... Дальше так продолжаться не может. Вы же понимаете, о чем я? - Майкрофт Холмс делает паузу; выжидательно глядит на человека, сидящего в кресле напротив - тщетно, потому что тот никак не реагирует на его слова; более того, Майкрофт вообще не уверен, что его слышат. Скрипнув зубами, он продолжает:
- Поверьте, я крайне признателен вам за все те усилия, которые вы прилагаете, чтобы... ммм... обелить память моего покойного брата и очень ценю ваше... рвение... Но мне кажется, что с этим пора заканчивать. Все-таки уже год прошел. Вы не можете всю оставшуюся жизнь посвятить тому, чтобы воевать с целым миром за доброе имя человека, которого уже нет?
Джон Уотсон по-прежнему молчит, и, глядя на ставшую куда более заметной седину в волосах и смертно стиснутые губы, Майкрофт с внезапной, острой, словно зубная боль, тоской, понимает - может.
Этот - может.
Всю жизнь.
Со всем миром.
Точка.
От этого откровения у Майкрофта мутится в голове - судорожно сжав кулак, так, что впиваются в ладонь ногти, он мысленно зарекается еще когда-нибудь идти на поводу у мерзкого мальчишки. Ведь сколько паршивцу было тогда предложено вариантов, куда менее, хм, травматичных и для него самого, и для немногих близких ему людей... так нет ведь, того зациклило на чертовой крыше чертового Бартса. Дескать, так будет правдоподобнее...
Что ж, думает Майкрофт Холмс, глядя на Джона Уотсона. Что ж, получилось даже чересчур правдоподобно.
Старший брат еще раз обещает себе задать младшему основательную трепку при первом удобном случае - и вновь натягивает на лицо осточертевшую маску бестрепетного и сдержанного Британского Правительства.
-Джон, по-моему, вам стоит сменить обстановку, - говорит он, тихо ненавидя себя самого за невыносимо-искренний, сочувственно-доверительный тон. - Как вы смотрите на то, чтобы провести месяц-другой... ну, скажем, в Италии? Вы же любите Рим. Я видел фотографии в блоге. О Гарри не беспокойтесь, я присмотрю за вашей сестрой, и...
-Так же, как за своим братом? - спрашивает Джон негромко.
Майкрофт, поперхнувшись, умолкает.
Несколько секунд тишины повисают между ними невидимыми ниточками-паутинками.
-Простите, - говорит Уотсон наконец с безукоризненной неживой вежливостью, и в глазах его - то самое стылое дождевое небо того самого трижды проклятого дня, когда все пошло наперекосяк. - Простите, мне не следовало этого говорить. В конце концов, это меня не оказалось рядом. Это я не смог защитить его.
Майкрофт жмурится на секунду, чтобы не видеть этого жуткого в своей опустошенности лица - и, пытаясь совладать с собой, не без злорадства гадает, кто и как будет защищать поганца от самого Джона, когда вся эта бредовая ситуация наконец-то завершится.
-Зачем вы пригласили меня на эту встречу, мистер Холмс? - спрашивает между тем невероятный, прекрасный, фантастический Джон Уотсон, и Майкрофт не выдерживает.
-Мистеру Холмсу хотелось вас увидеть, - отвечает старательно-в-тон (ну, догадайся же, давай!! Давай же!!!). - Вы, все-таки, были друзьями.
Взгляд доктора утрачивает замкнутую отрешенность, и Майкрофт внутренне подбирается (понял? ты понял, да? ну же!!!) - но в следующий миг Джон Уотсон поднимается, неловко качнувшись, тянется за прислоненной к поручню кресла тростью и молча направляется к выходу. Неуклюжая походка и прямая как палка неживая спина - дикое, мучительное сочетание, заставляющее не склонного к сантиментам Майкрофта прикусить губу.
Госсссподи.
-Вот уж действительно, "до эшафота и после"... - говорит он словно про себя.
Джон замирает - за шаг от дверей.
-Вы о чем? - спрашивает, не оборачиваясь.
-О Киплинге. Не самый талантливый поэт, но у него есть изумительно верные вещи. Вам не попадалась его притча о Тысячном?...
Уотсон выходит, не обернувшись.
Какое-то время Майкрофт глядит ему вслед. Головокружение превращается в удушливую муть, подступающую к самому горлу; Майкрофт с внезапным злым интересом гадает, что случится, если его-таки хватит сердечный приступ - вот прямо на этом самом месте. Кому тогда будет мотать нервы этот...
Он тяжело поднимается, подходит к стене и нажимает на ничем не примечательную завитушку на резной панели.
Часть стены бесшумно отъезжает в сторону, открывая потайную дверь, о которой едва ли известно кому бы то ни было, кроме самого хозяина кабинета и...
...Крохотная комнатушка - в ней даже мебели нет, кроме стола, двух стульев и сейфа. А еще - в ней есть окно.
И у окна этого - спиной к двери - человек.
- И к чему были все эти прозрачные намеки? - интересуется Шерлок Холмс, не удостаивая вошедшего взглядом.
- Читай Киплинга... - советует старший брат устало, тяжело опускается на стул и роняет руки. Глаза пекут, словно в них швырнули пригоршню песка, а в придачу ужасно печет в груди слева.
- Делать мне больше нечего, - фыркает Шерлок, по-прежнему напряженно высматривая что-то на улице. - Ты убедил его завязывать с крестовым походом? В ближайшую неделю ему совсем ни к чему привлекать к себе излишнее внимание...
Майкрофт вскидывает голову, недобро сузив глаза... но ответить не успевает. Младший брат резко подается вперед, по-мальчишечьи прилипает носом и пятернями к стеклу; весь - стремительный и безудержный порыв - ближе, жадная изголодавшаяся тоска, жажда не-одиночества...
Ему-не-все-равно, понимает Майкрофт, ощущая, как отступает мутная удушливая дурнота. Он дурак, он идиот, он эгоистичный вредный мальчишка... но ему не все равно.
И никогда не было все равно.
Слава тебе, Господи.
-Почему он снова хромает? - спрашивает Шерлок Холмс напряженно, провожая взглядом невысокую фигуру, которая вскоре исчезает за поворотом. - Что с ним случилось, черт подери?!
Какой же он все-таки... балбес, думает старший брат с насмешливой нежностью.
-Не "что", а "кто", - поправляет, глядя на взлохмаченный затылок. - Ты, Шерлок. С ним случился ты.

Часть первая. Тогда.

*-*
Похороны Джон не помнит.
Похороны выветрились у него из памяти подчистую - остались лишь одиночные фрагменты - мгновенными вспышками стоп-кадров, отпечатками на внутренней стороне век.
... дрожащие руки и старомодная траурная шляпка миссис Хадсон....
...поникшие плечи Молли, которая бережно придерживает квартирную хозяйку под локоть...
...лицо Лестрейда, похожее на скомканный лист серой бумаги...
...желтый, неожиданно-осенний среди кромешного лета листок на крышке закрытого гроба...
Но это же не все?..
Разумеется, не все.
Например, есть еще Гарри. Встревоженная и растерянная, а потому - колкая и неуместно громкая. Заботливая и любящая, хотя и непутевая сестра, вдруг вспомнившая, что у нее есть брат, который на четыре года младше. Она не отходит от него ни на шаг, цепко и настороженно отслеживает каждое движение, снова и снова порывается встревожено заглядывать в глаза - как ты? держишься?..
Разумеется, он держится. Что ему еще остается?
...Ближе к вечеру в первый же день-после миссис Хадсон сваливает гипертонический криз, и именно Джону приходится вызывать "скорую", а пока медики едут, делать инъекцию Ренитека, невесть откуда взявшегося в домашней аптечке, и сидеть рядом, держа за руку, с трудом выдавливая из сведенного не проходящей судорогой горла что-то профессионально-ласковое и успокаивающее. Все хорошо, все хорошо, всебудетхорошо - снова и снова, не слыша себя, и слова теряют смысл и содержание; молодой врач из бригады, прибывшей на вызов, заглянув Джону в лицо, настойчиво предлагает измерить давление и ему и оставляет на столе какие-то таблетки со смутно знакомым нехорошим названием. От тонометра удается отделаться, а капсулы Уотсон небрежно забрасывает в ящик - времени на них нет. Так же, впрочем, как и на сон. Ночь Джон проводит в гостиной опустевшей квартиры - словно окаменев в кресле, пристально и бездумно смотрит в темноту. Он ждет - сам не зная, чего. Телефонного звонка? Звука входящего смс? Скрежета поворачиваемого в замке ключа?
А уже на следующее утро на Бейкер-стрит 221В появляется Грегори Лестрейд и, виновато пряча взгляд, просит поехать с ним - "Джон, я понимаю, что сейчас не время и ты не в том состоянии, но у них есть к тебе несколько вопросов"; Уотсон молча кивает - проклятое горло! - и идет переодеваться, старательно не замечая ужаса в Лестрейдовых глазах.
... У дверей инспектор почему-то придерживает его за рукав - "Подожди-ка!" - и выходит первым; Джон не придает этому никакого значения, пока, едва только он ступает на крыльцо, мир не взрывается вспышками бесчисленных фотокамер. Свет режет глаза; Уотсон отшатывается, споткнувшись о порог, и чуть не падает, но сильные пальцы Лестрейда больно удерживают за плечо. Жадные шипы микрофонов тянутся к ним со всех сторон, чужие голоса сливаются в сплошной монотонный гул; окончательно потеряв способность ориентироваться в пространстве, Джон послушно повинуется спасительной руке инспектора и позволяет фактически запихнуть себе в старенький "седан".
В участке он молчит, ничего не подтверждая и не опровергая. Зрение чуть мутится; окружающие цвета кажутся слишком яркими, а все контуры всех предметов наоборот точно подернуты тусклой дымкой; типичная симптоматика сотрясения, констатирует Уотсон краем сознания, но ничего, кроме равнодушия, по этому поводу не испытывает. Смутно знакомые люди задают какие-то непонятные и неуместные сейчас вопросы, суют ему едва ли не в лицо какие-то бумаги, требуя прочитать и поставить подпись, а Джон так же сосредоточенно смотрит прямо перед собой и ждет, пока все это закончится.
Наконец рядом с ним вновь оказывается Лестрейд, встревожено заглядывает Джону в глаза - и из кромешного белого шума всплывают слова «чертовы кретины», «скорая» и «сию секунду!». Это заставляет сосредоточиться; Уотсон с трудом разжимает губы и сообщает, что никакой скорой не надо, а следует просто отвезти его обратно на Бейкер-стрит, и, желательно, как можно скорее. Да, под его собственную ответственность, он сам врач и ему прекрасно известно... На этом словарный и кислородный запасы как-то одновременно заканчиваются, и окружающий мир снова тонет в удушливой мути - чтобы в следующий раз войти в фокус уже в день похорон.
... ты как? держишься?..
Идиотский вопрос. Как будто у него есть выбор.

*-*
Выбора действительно нет.
Зато - есть стекло. Непроницаемое стекло, невидимая преграда между ним и реальностью, которая окончательно сошла с ума. Оставаться под этим защитным куполом - единственная возможность выжить, когда в мире вдруг заканчивается кислород.
Этого-не-может-быть-потому-что-этого-не-может-быть.
Пока священник заученно талдычит что-то о прахе к праху и Царстве Божием, и стекло вибрирует в такт его словам, Джон старательно думает о том, что Молли так и не научилась краситься, а миссис Хадсон стоило остаться в больнице еще минимум на несколько дней - с высоким давлением, между прочим, не шутят, тем более в ее возрасте. Затем гроб начинают опускать в могилу, и по спасительной стене стремительно и безнадежно расползаются уродливые трещины, она покрывается ими, будто инеем - тревога! тревога! разгерметизация! -
В следующее мгновение Джон Уотсон видит Майкрофта Холмса.
... Разгермети ...
Стекло разлетается вдребезги.
... Уровень опасности ...
Стеклянная крошка в глазах и в легких; стеклянные осколки режут лицо и руки; стеклянная игла вонзается в грудь куда-то между ребрами. Мир рассыпается фрагментами детского калейдоскопа, одновременно сворачиваясь в точку - в две точки - гроб в черной яме и высокую фигуру у черного "ягуара".
-Джон, мне жаль.
-Бога ради ..
-Скажите ему об этом.
Ему - кому?
Что стоят любые слова - теперь?
Джон смотрит в похожее на лезвие ножа лицо человека, который останавливается напротив него, и не чувствует ничего, ни ненависти, ни отвращения - только осколок в груди слева терзает все безудержней, пульсирует жгучей болью.
-Джон, я все понимаю. Я знаю, что вам тяжело меня видеть. Но возьмите это, хорошо?
Невзрачный, не слишком-то новой модели телефон на Майкрофтовой ладони кажется явлением чужеродным. Джон ни совершает ни малейшего поползновения, чтобы принять странный подарок, и в конце концов тонкие ухоженные пальцы просто опускают мобильник в карман его куртки.
-Я настоятельно прошу вас с ним не расставаться. Мой номер забит в быстрый набор на клавише "1". Если вам что-то нужно, звоните в любое время. И еще кое-что ... - секундная пауза, странная тень на дне светлых глаз. - Джон, мне действительно очень жаль.

Стеклянная игла в груди.
Невыносимо.

*-*
Смс приходит, едва лишь "ягуар" медленно, напоминая не благородного представителя семейства кошачьих, а сытого крокодила, выползает за кладбищенскую ограду.
В Лондоне десять, следовательно, в Мехико четыре утра. Кому-то не спится?..
Номер, разумеется, незнакомый.
Подписи, как и положено, нет.

"Как он?"

Единственный пассажир роскошного авто кривит губы в недоброй улыбке.

"Жив-здоров. Передает привет. Что-то еще?"

Отправляя сообщение, он не рассчитывает на ответ. По крайней мере, не на тот, который приходит через несколько секунд.

"Присмотри за ним".

И - вдогонку, пока Майкрофт, не веря собственным глазам (кто ты и что сделал с моим братом?), смотрит на дисплей:

"Пожалуйста".

*-*
Журналисты безотлучно торчат под дверями около двух недель; все это время продукты и все необходимое на Бейкер-стрит 221-В ежеутренне привозят двое молчаливых молодых людей с невыразительными лицами. Деньги они брать отказываются ("Все оплачено" и каждый раз спрашивают, не заехать ли в аптеку.
Миссис Хадсон часто плачет и плохо спит. Джон вручает их неразговорчивым помощникам список из нескольких легких успокоительных - из числа тех, которые можно купить без медицинского назначения, - однако же, вскоре те привозят препараты куда более эффективные и дорогие и, вне всякого сомнения, рецептурные. В то же время не невзрачный телефон приходит смс, заставляющее Джона поморщиться.

"Никаких глупостей, правда, доктор?"

Разумеется, никаких. Ему нужна ясная голова.
Ему нужна ясная голова, чтобы понять, как Шерлок выжил.

*-*
...На исходе второй недели журналистская осада наконец-то подходит к завершению. Теперь на улицу можно выходить совершенно беспрепятственно.
Джона улица не интересует. Он не хочет тратить на нее время.
Через несколько дней на Бейкер-стрит наведывается Лестрейд - чтобы сдавленным от отвращения и горечи, каким-то не своим голосом сообщить, что дело фактически завершено, смерть Ричарда Брука, чье мертвое тело было найдено на крыше Бартса, эксперты признали самоубийством, а Салли Донован получила повышение и сейчас на больничном. По слухам нервный срыв.
Джону не до всего этого дела.
Ему нет дела до следствия, и до того, под каким именем похоронят эту тварь, и тем более ему абсолютно наплевать на весьма сомнительные угрызения совести уже-не-сержанта Донован. Он смотрит на инспектора, который, не в силах усидеть в кресле, нервно меряет шагами гостиную - и не знает, что сказать. Не знает, какой именно реакции от него ждут. А потому - сдержанно благодарит за информацию, кивает в ответ на очередное, которое уже по счету "держишься?" - и идет к себе наверх. Успев, впрочем, перехватить встревоженный взгляд, которым у него за спиной обмениваются Грег и миссис Хадсон.
Они что, считают, будто он ..?
Ну и ладно....

*-*
Пожалуйста...
Ему необходима подсказка.
Хоть какая-нибудь.
Ничтожная, крошечная зацепка, что-то, что могло бы стать отправной точкой...
Смс или звонок с неизвестного номера, e-mail, присланный с одноразового почтового ящика, новое граффити на стене дома напротив...
Что-то.
Стеклянная игла в груди, которая уже несколько дней не давала о себе знать, вновь напоминает о своем существовании - острым уколом, заставляющим Джона вспомнить о капсулах, которые оставил врач со "скорой". Впрочем, уже в следующее мгновение он про них забывает.
Пожалуйста.
Его веры хватит, чтобы по камешку возвести пирамиду Хеопса или больницу Святого Варфоломея, но каждому зданию нужен краеугольный камень.
Остывший чай в чашке - непроглядно-черный.
Стол в гостиной завален распечатками. Планы той чертовой улицы, той треклятой площади. Отметки маркером и карандашом.
А если..?
Второй час ночи. Смотрит пустыми глазницами череп с каминной полки.
... пожалуйста...

*-*

- ... А я тебе говорю, что это не обсуждается! Сейчас мы собираем твои вещи и я тебя отсюда забираю!
Гарриет врывается в его комнату неудержимым растрепанным вихрем. Она решительная, злая и, понимает Джон обреченно, абсолютно и безнадежно трезвая.
А значит - серьезность ее намерений никаким сомнениям не подлежит.
- ... Ну что ты сидишь? Где твоя сумка?
Разумеется, никуда уезжать с Бейкер-стрит Джон не собирается. Но проблема в том, что объяснять это сестре у него нет ни желания, ни сил. Тем более, что все доводы сейчас будут напрасны - его, похоже, не на шутку вознамерились спасать.
От чего?
Вернее - от кого?
-...Джон?
Сумку, оказывается, уже нашли без его помощи, и теперь сестра без тени смущения копается в его, Джоновом, шкафу, сметая с полок в разинутую полиэстеровую пасть белье и одежду. Уотсон смотрит на тонкую спину, обтянутую клетчатой кофточкой, на взъерошенный возмущенный затылок - и не чувствует ничего. Абсолютно ничего. Разве что ... усталость?
- ... пока у меня, я освободила для тебя вторую комнату. Потом, если захочешь, подыщем тебе что-то подходящее ...
Ему хочется поинтересоваться, как отнесется ее нынешняя подруга к появлению в лесбийском гнездышке тридцатидвухлетнего "младшего брата" и что она сделала со своим алкогольным НЗ - повыливала к чертям собачьим, как полагается по амплуа любящей сестры, или же просто спрятала подальше от искушения. Вместо этого Джон поднимается, подходит к Гарри, осторожно забирает у нее из рук плечики со своей рубашкой и так же осторожно вешает их обратно в шкаф.
Несколько секунд они смотрят друг другу в глаза.
-Собирайся! - цедит Гарриет сквозь зубы.
-Я не поеду.
Пауза.
-Может, объяснишь? - спрашивает сестра обманчиво спокойно.
-Я давно уже совершеннолетний, вполне дееспособный и сам могу разобраться с собственной жизнью.
-Последний раз я слышала от тебя что-то подобное накануне твоего отъезда в Афганистан!
Где-то из глубин дома раздается пронзительный стеклянный звон. Похоже, миссис Хадсон разбила чашку, думает Джон рассеянно, мягко отстраняет словно окаменевшую сестру, подсовывает к себе сумку и начинает раскладывать вещи обратно на полки шкафа.
-Я его ненавижу, - сообщают ему в спину.
Лицу становится горячо, словно кожу опалило живым пламенем. Джон замирает над полиэстеровыми недрами, вцепившись неожиданно онемевшими пальцами в какую-то тряпку, в которой ему сейчас невмоготу узнать свой любимый светло-серый свитер.
Не надо, просит он мысленно. Пожалуйста, не надо, не ...
-Я его ненавижу, - повторяет Гарри, от звука ее голоса стеклянная игла, которая затаилась было у Джона в груди, вновь оживает, начинает хищно ерзать, обжигает едкой болью. - Чокнутый мерзавец. Почему он не сдох до того, как встретиться тебе на пути?
Уотсон зажмуривается - так крепко, что под веками начинают неистово плясать черно-красные круги, а в ушах гудит. Он не хочет этого слышать - но слышит все равно.
- Знаешь, что это такое? Это называется "зависимость", братец. Кому как не мне это знать... - фыркает коротко и зло. - Это зависимость, а очередную дозу теперь фиг получишь... - Она запинается на мгновение. - Постой, в "The Sun" писали, что он несколько лет сидел на игле, пока родственники не упекли в реабилитационную клинику... Джон, скажи мне, он не заставлял тебя ничего принимать?
Ему становится смешно, но смеяться почему-то не получается - в горло вновь впивается невидимая удавка, а в ушах уже не гудит - звенит. Все тоньше, все пронзительнее и невыносимее. Джон тупо смотрит на свои руки, комкающие свитер, а потом в какой-то момент серое пятно перед глазами начинает стремительно и неудержимо расползаться, вытесняя все другие цвета.
-Джон? Джон, что ..? Джон ...
К счастью, ему удается удержаться на ногах. Более того, сил хватает даже на то, чтобы практически вслепую в студенистой серой мути, которая никак не хочет отступать, прижать ладонь к губам Гарриет.
-Не кричи. Испугаешь миссис Хадсон. А ей нельзя волноваться, у нее давление ...
Чужое дыхание, сбивчивое и теплое, согревает онемевшие пальцы и возвращает к реальности, медленно разгоняя серую муть. Совсем близко Уотсон видит испуганные сестрины глаза, и от этого ему на мгновение делается тошно - с таким же выражением, кажется, она когда-то смотрела на него-тринадцатилетнего, который умудрился во время очередного катания на роликах поцеловаться с огромным джипом и в результате на три недели загремел в больницу.
-Ты когда жрал в последний раз, придурок?.. - спрашивает Гарри почему-то шепотом.
Врать Джон не любит, но никакой необходимости делать это сейчас нет - зачем, если можно просто честно пожать плечами? Он действительно не помнит. И что с того?
Гарриет переводит дыхание. Облизывает губы.
-Джон, - говорит почти умоляюще. - Джон, послушай... собирайся, а?
Игла слева под ребрами судорожно дергается еще раз, и затихает, замерев - теперь уже совсем близко от сердца.

*-*
"Если отбросить все невозможное, то единственная оставшаяся версия и будет истиной".
В который уже раз эти слова, произнесенные знакомым голосом, звучат у него в ушах?
Джоново невозможное - тонкий черный силуэт на фоне бледного рассветного неба, срывающееся дыхание в трубке (слезы?), протянутая рука... и еще что-то, настолько страшное, что от попытки сосредоточиться на нем сознание начинает дробиться, распадаясь на отдельные фрагменты - словно изображение на старом мониторе.
А значит- не дума...
В почтовом ящике - рекламная рассылка и письмо от Генри Найта. Рассылку Джон привычно отправляет в папку «Корзина», а письмо, после секундного колебания, открывает и пытается сосредоточиться. Не получается; глаза выхватывают отрывочные фразы, такие же неловкие и неуклюжие, как и сам отправитель - однако даже их смысл мозг упорно отказывается понимать.

...выразить искренние соболезнования...
... ужасная трагедия...
...не верю ни единому слову этой безумной клеветы...
...если я могу что-то сделать для вас или вы просто захотите поговорить...

Джоново невозможное совсем рядом, оно склоняется над его плечом, ознобно дышит в висок, и от этого дыхания волосы покрываются изморозью.
Еще секунду Уотсон немигающее смотрит на паутину букв на белом фоне, а потом нажимает кнопку "Спам".

*-*
Так проходит бесцветная, невыразительная неделя - еще одна неделя, похожая на линялое старое одеяло.
Еще семь дней, на протяжении которых с Джоном Уотсоном ничего не происходит.
Семь дней. Сто шестьдесят восемь часов. Десять тысяч восемьдесят минут. Шестьсот четыре тысячи восемьсот секунд.
С Джоном Уотсоном в течение этих шестьсот четырех тысяч восьмисот секунд действительно же не происходит ровным счетом ничего - действительно, не считать же событием еще одну попытку Гарри упечь младшего брата под собственное крылышко ("Джон, если ты сейчас же, сей секунд не ... Я не знаю, что я с тобой сделаю! " или телефонный звонок от Майка Стэмфорда ("Старик, слушай ... у меня это в голове просто не укладывается. Я всегда знал, что он с прибабахом, но чтоб до такой степени? .. "- и после паузы, торопливо. - "Ты сам как вообще там?"
Как, интересно, он может быть, если с ним ничего-не-...?
Совсем ничего.
Тогда, после возвращения из Афганистана, Джону оставались, по крайней мере, ночные кошмары, которые с завидным постоянством приходили в его сон.
Теперь - кошмаров нет.
Но и сна нет тоже.
Есть - странное состояние полубреда, в котором Джон ночами мечется, увязая, словно в топком болоте, снова и снова погружаясь в душное и стылое с головой. Сквозь тусклое марево, сквозь мутную пленку он вновь и вновь видит страшное.
...Ему кажется, что он просыпается среди ночи и, как был босиком, спускается в знакомую гостиную этажом ниже, заходит в нее - и видит обгоревшие обои, неряшливыми лохмотьями свисающие с покрытых копотью стен.
...Ему мерещится разбитое закопченное стекло - за ним тяжелым полотнищем колыхается сивый туман, и издевательски скалящийся желтый смайлик, который слепо пялится в сумерки.
... Ему мерещится разодранная подушка с британским флагом - из прорехи торчат сизые, в копоти, перья.
Ему мерещится, что он стоит среди черного дымного пожарища, среди копоти и пепла, и чувствует вдруг, как тысячи мелких иголок начинают колоть его босые ноги - и тогда он опускает глаза и видит, как сквозь обгоревший ковер стремительно растет зеленая, такая зеленая, тонкая трава ...
...И тогда, только тогда он кричит, разрывая легкие, выныривает из едкой мути... - чтобы понять, что собственный крик тоже остался там, в полубреду, а на самом деле он не в состоянии выдавить ни слова.
Горло снова словно свело спазмом; Джон лежит навзничь, вглядываясь в скрещенье теней на потолке.
Со мной ничего не происходит, говорит он самому себе мысленно.
Со-мной-ничего-не...

Если отбросить все невозможное ...
Джоново невозможное не желает быть отброшенным.
Джоново невозможное терпеливо ждет, пока он признает его - истиной.

*-*
Голоса в гостиной Джон слышит еще на лестнице - и замирает, вцепившись в узкие перила, чувствуя неимоверное желание вернуться в собственную комнату.
Он не хочет... не может никого видеть. Нынешний его мир, в котором ничего-не-происходит, похож на стеклянный шар, на замкнутую идеально прозрачную сферу. Он отстроил его заново после того дня, от которого в его памяти остался только желтый-ослепительно-желтый листок на густо-коричневом, почти черном. Он отстроил его заново, и теперь никакое вмешательство извне неприемлемо - поскольку является автоматической угрозой для обретенного с таким трудом покоя и хрупкого равновесия. А значит...
Он колеблется один лишь миг, но и этого достаточно, чтобы пути для отступления оказались перекрытыми - в дверях гостиной появляется миссис Хадсон.
- Джон, дорогой... - Господи Боже, думает Уотсон, этих ее "дорогих", да еще произнесенных тем тоном, которым она взяла в обыкновение обращаться к нему в последние несколько недель, можно класть в чай и кофе, и таким образом неплохо сэкономить на сахаре. - Джон, дорогой, а я собиралась тебя звать... Смотри, кто к нам пришел!
Делать нечего; Джон кивает и в сопровождении (под конвоем, упорно вертится в голове) домовладелицы спускается в гостиную - чтобы увидеть там Молли Хупер.

*-*
...Когда миссис Хадсон закрывает за собой дверь гостиной ("...Молли, девочка, так хорошо, что ты зашла, я как чувствовала, завелась с пирогом с утра... у меня там тесто подходит, поэтому, милые, я вас пока оставлю...", оба еще несколько мгновений молчат.
Джон делает то, что в последнее время удается ему лучше - разглядывает собственные сцепленные ладони, лежащие на коленях. Забавно, оказывается, он отвык чувствовать на себе чужой взгляд.
- Он бы этого не хотел, - тихо говорит Молли Хупер.
Это настолько отличается от постылого "Ты как, держишься?", что Джон от неожиданности вскидывает голову.
-Что?
-Шерлок. Он не хотел бы, чтобы ты... - она запинается на мгновение, а потом продолжает с обреченной решительностью. - Ему бы не понравилось видеть тебя таким.
-Я не понимаю о чем ты, - сообщает Джон вежливо... -наверное, слишком вежливо, потому что вдруг она резко встает из кресла и опускается на колени перед его собственным. Прежде чем он успевает отстраниться, его руки перехватывают чужие ладони.
-Так нельзя, - говорит она, и Джон думает, что от посторонних прикосновений он успел отвыкнуть так же, как и от посторонних взглядов. - Джон... это неправильно. Ты не имеешь права такое с собой делать.
У нее худые запястья с трогательными острыми косточками и тонкие теплые пальцы - прозрачный лак, бледно-розовые ниточки старых царапин от кошачьих когтей.
-Джон, послушай ...
-Пожалуйста. Молли. Не надо. Со мной все ... - начинает было он, но хрупкие пальцы сжимают его руки словно клещами.
-Ничего с тобой не в порядке! И ты сам это прекрасно понимаешь!
-Молли.
-Тебе нужна помощь!
-У меня уже есть старшая сестра. Еще младшая в придачу- это уже слишком... - ему удается высвободить наконец руки - как раз вовремя, потому слева под ребрами начинает знакомо ныть, и прозрачное убежище стеклянной сферы угрожающе вибрирует, как тогда, на похо... - нет, черт возьми, не думать об этом, этого не... - Джон поднимается, резко отстранив девушку, которая вскакивает вслед за ним, - нет, я не хочу ничего слышать, оставьте меня в покое, в конце кон....
- Ты ведешь себя так, будто Шерлока любил ты один, - говорит она.

...ножом.
В спину.

*-*
Ты ведешь себя так, будто Шерлока любил ты один, говорит Молли Хупер.
Чужая смерть не может быть важнее собственной жизни, говорит Молли Хупер.
Ты врач, ты прекрасно понимаешь, что так продолжаться не может, говорит Молли Хупер.
Джон смотрит на нее - и вспоминает Рождество, подарок в ярко-красной обертке, дрожащие губы и затравленный взгляд.
"Ты всегда говоришь такие ужасные вещи! Всегда! Каждый раз!"
У Молли Хупер, которая сейчас стоит перед ним, кофточка в дурацкий цветочек, волосы по-прежнему собраны в нелепый куцый хвостик, помада слишком яркая, а глаза не подкрашены.
Но она - другая.
Не та, которую он знал.
Иная.
У этой, новой Молли - уверенные движения и открытый взгляд человека, который наконец-то получил безоговорочное доказательство своего права на существование в этом мире.
Неопровержимое подтверждение собственной значимости.
Ему не хочется думать, что она изменилась из-за того, что теперь никто не смеется над ее губами и грудью и не отпускает язвительные комментарии по поводу отсутствия у нее чувства юмора и умения вести беседу.
Он не может об этом не думать.
- Поговори со мной, - просит она тихо. - Просто ... поговори. Пожалуйста.
Та, прежняя Молли Хупер, серая мышка Молли, которая только и умела что смущаться, ляпнув очередную глупость - она, по крайней мере, была привычной и понятной.
С ней Джону сейчас было бы ...
... Легче?

*-*
- Зачем вы к нему ходили?
- Хотела убедиться, что с ним все в порядке.
- Убедились?
- Мистер Холмс ...
- Мы, кажется, договаривались, что вы не будете вмешиваться.
- Мистер Холмс, он в ужасном состоянии. Ему срочно нужно ...
- С доктором Уотсоном все будет хорошо. Мои люди контролируют ситуацию.
- Но ...
- Мисс Хупер. Я контролирую ситуацию.
- Вы не врач.
- Вы тоже.
- Мистер Холмс ...
- До свидания, мисс Хупер.

*-*
Проходит еще три дня, и миссис Хадсон с заметной неловкостью сообщает Джону, что купила билет на самолет и отправляется в Эдинбурга- ее шотландская племянница родила тройню и совсем сбивается с ног, так что в гостях она пробудет не менее двух-трех месяцев. "Джон, дорогой, ты же сам управишься?" - в голосе домовладелицы тревога смешивается со счастливым предчувствием поездки и свидания с родственниками; Уотсон сдержанно уверяет ее, что все будет в полном порядке и волноваться не о чем.
На следующее утро на рассвете он помогает загрузить в такси тяжеленные чемоданы, берет с миссис Хадсон торжественное обещание ежедневно принимать таблетки от гипертонии и не перенапрягаться, и отделывается невнятным кивком в ответ на приказ "быть умником и не сидеть сутками в четырех стенах".
Разумеется, с ним все будет хорошо, как же иначе?

Вернувшись в дом, Джон некоторое время сидит за обеденным столом на кухне над оставленным заботливой "не домработницей" завтраком, бездумно таращась в пространство, а затем поднимается к себе и набирает номер Эллы Томпсон.
В профессионально-дружелюбном голосе ни тени удивления. Да она его помнит. Да, конечно, они могут встретиться. Нет, к сожалению, сегодня у нее уже все расписано. А вот скажем, завтра... Во сколько его ожидать?..
Завершив разговор, Уотсон выключает телефон.
В конце концов, кто ему будет звонить? Кому он вообще сдался?..

Ночью он слышит шаги.
Легкие, осторожные, они, тем не менее, словно ржавым ножом вспарывают тусклое марево полубреда, которое нынче зовется у Джона сном.
...Кто-то...
На тумбочке около кровати - ночник. Чтобы включить его, стоит только приподняться на локте и протянуть руку.
...Внизу.
Он не может пошевельнуть ни мизинцем.
Темнота давит.
Темнота наваливается на грудь чернотой разрытой кладбищенской земли, тяжело колыхается непроглядной нефтью - он пытается вдохнуть, но вместо воздуха в легкие льется густое, душное, маслянистое...
Дрожат тени на стене. В их перекрестьях Джону мерещатся распахнутые полы пижонского пальто. Да что же это такое, бестолочь, простудится, лечи его потом...
Шаги замирают - у самых дверей.
Со-мной-ничего-не ...
Ночь влажна от пота.
У ночи привкус соли.