"Sherlock Holmes", фанвидео "Рейхенбахский водопад"

@темы: Шерлок Холмс, Джон Уотсон, клип

---

"Доктор Кто", фанвидео "Той-той..."

@темы: Донна Ноубл, Doctor Who, клип, Десятый Доктор

---

Доктор Кто, фанвидео "Із янголом на плечі"

@темы: Роза, Doctor Who, клип, Десятый Доктор

---

Цикл "221B Baker St, London, the BrEttish Empire" , история третья

Оригинальное название: 3 April, 94, 221B
Автор: GM
пер.: Tairni
Бета: нет
Рейтинг: G
Размер: мини
Пейринг: Шерлок Холмс, Джон Уотсон
Жанр: Drama, Missing scene
Отказ: Все права у сэра Артура Конана Дойла
Цикл: 221B Baker St, London, the BrEttish Empire [3]
Фандом: Записки о Шерлоке Холмсе
Аннотация: "Тысяча извинений, дорогой Уотсон..."
Комментарии: Текст переведен в подарок Sherlock
Предупреждения: нет
Статус: Закончен

3 АПРЕЛЯ 1894 ГОДА

Вывернув из-за угла Мерилбоун-роуд, я остановился, не в силах совладать с нахлынувшими воспоминаниями. Никогда не причислявший себя к сентиментальным людям, я, тем не менее, почувствовал нечто вроде ностальгии, ступив на знакомый каждой выбоинкой порог дома 221б.

Кажется, мне с трудом, но удалось-таки успокоить бьющуюся в истерике миссис Хадсон… не помню. Так или иначе, вскоре я обнаружил себя в знакомом старом кресле у камина. Для полноты картины не хватало только Уотсона в кресле напротив.

Три года я размышлял о том, как появлюсь перед старым другом. Взвешивая возможные объяснения моего отсутствия, я представлял себе варианты собственного возвращения из мира мертвых – один другого эффектнее. Молчание Майкрофта - вопреки полученным от меня распоряжениям! - еще более усугубило ситуацию. Майкрофту, собственно, до эмоций Уотсона дела не было. А я стремился как можно скорее сообщить своему впечатлительному доктору, что все обошлось. Столько раз я порывался написать… - и отказывался от этого намерения, не находя слов, способных объяснить мой поступок. У хладнокровного брата объяснение вышло бы куда менее болезненным и намного более убедительным…

Как я мог объяснить своему честному, искренне привязанному ко мне другу, что я заставил его пройти через эту муку – лишь для того, чтобы использовать потом в собственных целях? Как я мог признаться, что ВИДЕЛ его отчаяние тогда, у водопада – и все же не окликнул его?

Еще более сомнительными были те неуловимые, полуосознанные причины, в которых я сам себе не решался признаться. Мне хотелось уйти, оставив Уотсона одного… отомстить за собственное одиночество после его свадьбы с Мэри. А еще… еще я боялся за его жизнь – и поэтому отправил тогда в гостиницу лечить мифическую пациентку-англичанку. Поэтому промолчал, пока он рыдал там, на тропинке у Рейхенбаха… моя смерть, я знал это, будет для него ударом… но, безусловно, куда менее болезненным, чем была бы для меня его собственная гибель, пади он жертвой своей безрассудной преданности мне. «Отойдите в сторону – или вас растопчут» - сказал тогда Мориарти, и слова эти относились не только ко мне, но и к Уотсону.

Сколько лет я жил под постоянной угрозой того, что с моим единственным другом может произойти беда – из-за меня? Смерть Уотсона была поистине Дамокловым мечом, висевшим надо мной неотступно. И, тем не менее, в азарте погони за очередным преступником, здравый смысл и инстинкт самосохранения неизменно уступали место восторгу перед предстоящим приключением,… а возможный риск казался совсем незначительным. И только теперь понял я истинную цену собственной опрометчивости и безрассудства.

Да разве смог бы я жить, если бы что-то случилось с Джоном?! А Мэри? Что бы я сказал ей? Нет… уж лучше я сам на время сойду со сцены… в конце концов, печаль Уотсона из-за моей «гибели» долго не продлиться, а Мэри, добрая душа, вполне может позаботиться о супруге до моего возвращения.

Именно поэтому мои действия там, у Рейхенбаха, и могли быть истолкованы двояко – как проявление благородства и вероломства одновременно. Воспользовавшись привязанностью Джона ко мне, я одурачил оставшихся в живых врагов, обезопасил от тех же врагов семью своего биографа и его самого… ну и, наконец, получил шанс начать новую жизнь.

Дни сменялись неделями, месяцами, годами… я путешествовал по Европе, оказывая маленькие услуги брату. И с каждым мгновением объяснить исчезновение становилось все труднее. А уж теперь… после предательства Майкрофта… собственное молчание на протяжении этих трех лет казалось мне верхом жестокости и бездушия, и обдумывание возможных вариантов извинений не приносило успокоения больной совести. И что же мне делать теперь? Можно, конечно, сослаться на Морана, следующего за мной по пятам… Он пылает жаждой мщения и не остановится ни перед чем, чтобы убрать с дороги меня, Джона или Мэри – если эти убийства обеспечат его собственную безопасность.

Смерть Рональда Адэра была моим шансом. Шансом вернуться в Лондон. Все…конец моему изгнанию! Бродячая жизнь порядком утомила меня, и даже неизбежное объяснение с Уотсоном стало казаться менее затруднительным. Невероятно… я – одиночка по своей сути, понял вдруг, что мне просто невероятно не хватает верного Босвелла. Решительно, давно пора вернуться домой!

-Ваш чай, мистер Холмс, - миссис Хадсон накрывала на стол. Хм… если эта скатерть-самобранка теперь называется «чай»…

За исключением первоначальной истерики, достойная квартирная хозяйка приняла мое возвращение с удивительным хладнокровием… Разумеется же, мне чуть попеняли за долгое молчание – но упреки не замедлили смениться радостными излияниями… Возможно, она просто чувствовала себя неуютно, когда рядом не было ни меня, ни Уотсона чтобы нас опекать. Впрочем, Джон наверняка часто появлялся у нее с утешениями…

Я задумчиво перебирал расставленные на каминной полке трубки. Взгляд мой упал на картину, висевшую над камином – Рейхенбахский водопад. Будь я более склонен к романтическим предчувствиям, то возможно, счел бы, что обладаю талантом предвидения – что-то же заставило меня некогда выбрать именно этот роковой пейзаж, дабы украсить гостиную! Теперь, когда опасность осталась позади, я находил в ситуации даже своеобразный юмор.

-Благодарю, миссис Хадсон, об ужине можете не беспокоиться. Я скоро ухожу.

Звон расставляемых тарелок оборвался. Даже стоя спиной к ней, я чувствовал немое неодобрение почтенной леди. Надеюсь, миссис Уотсон не принадлежит к той же породе обожательниц семейного уюта… Одна из причин того, что я категорически отвергал для себя возможность женитьбы, была внушающая трепет мысль о появлении рядом женщины, постоянно стремящейся опекать меня.

Чуть позже, миссис Хадсон.

- Как вам будет угодно, сэр… - ответила она с глубоким вздохом. – Знаете, здесь так пусто было все эти три года… без вас обоих… Надеюсь, доктор Уотсон тоже скоро вернется…

Я замер. Ее голос был исполнен такого сочувствия и печали, что у меня перехватило дыхание. Опершись на каминную полку, я чувствовал себя слишком туго натянутой струной, готовой вот-вот порваться в преддверии неведомой, но вполне ощутимой катастрофы.

-А что, собственно, случилось? – голос мой был холоден – неуклюжая попытка скрыть волнение! - но ледяная крошка слов, казалось, раздирала горло.

-Теперь, после смерти жены, бедняге не помешает компания. Она всегда, конечно, была слаба здоровьем, но бедный доктор все равно тяжело все это пережил. После своего переезда он так и не появлялся здесь, сэр, ни единого разочка. Я навещала его пару раз, – она покачала головой. – Только все это слишком уж сильно на него подействовало, если хотите знать.

- Мэри?!? Умерла?!

- Да… и ребенок так и не родился… бедняжки… - в ту жуткую весну, когда мы думали, что вы погибли. Надеюсь, теперь, после вашего возвращения, он тоже переедет обратно…Будет так славно, совсем как раньше…

Она вышла, а я все сидел неподвижно, окаменев, не в силах пошевелиться, не в состоянии поверить в глубину обрушившегося на моего друга несчастья. Подумать только… а ведь я оправдывал свое исчезновение боязнью накликать беду на Уотсона и его семейство. И вот оказывается, что беда эта все-таки пришла…

-Бедная Мэри, - прошептал я. – Несчастный мой Джон… - меня колотила дрожь.

Уотсон никогда не склонен был делиться собственными переживаниями. Терпеливый и мужественный до такой степени, что иногда это вызывало у меня беспокойство, во время нашей поездки в Швейцарию он даже не упомянул, что Мэри в тяжелом состоянии. Это было так похоже на него – решать мои проблемы, ни словом не упоминая о своих собственных.

Но… смерть Мэри… в то время, пока меня не было рядом…Господи, да как же он это выдержал?!

В чем-то Мэри, без сомнения, была идеальной спутницей для моего друга. Искренняя, преданная, честная, никогда и ни на что не жалующаяся (по крайней мере, мне), всегда и во всем поддерживающая мужа. И, тем не менее, сперва я почувствовал неимоверное отторжение. Она была женщиной. Женщиной, которая отобрала у меня моего летописца и друга. Далеко не сразу моя ревность и задетое самолюбие уступили место терпению, одобрению и даже смутной приязни. Она же… - она безропотно выдерживала мой эгоизм, чудаковатость и постоянное вмешательство в их с мужем жизнь; не протестовала против участия Уотсона в моих эскападах – по крайней мере, тот ни разу не жаловался на это. ...

-Бедный мой Босвелл… - я едва расслышал свой шепот в пустоте и тишине комнаты. Я даже не мог себе представить, что пришлось выдержать его благородному сердцу. Потерять лучшего друга, жену и ребенка – и все это за несколько месяцев! Да как могло столько несчастий обрушиться на такого доброго, такого светлого человека?

Сам я едва ли мог представить себе весь кошмар, через который он прошел. Смерть отца, самоубийство матери – единственные потери, постигшие меня… - разве сравнишь их с той тройной утратой, которая наверняка сломила моего друга?

Как я теперь появлюсь перед ним? Как объясню, что в самый страшный миг, когда я был ему так нужен – меня не было рядом? Его жизнь изувечена была чередой смертей. Что я мог сделать для того, чтобы искупить свое собственное участие в этом ужасе?

***

Во второй половине дня назначено было дознание по делу Адэра. Я поджидал Уотсона на крыльце у здания суда в облике старика-библиофила – в своем собственном обличье появиться перед ним я пока не решался. Маскарад, обеспеченный Майкрофтом, был великолепен – узнать меня не представлялось возможным. Кроме того, я был последним из тех призраков, чьего вторжения в свою жизнь Джон мог ожидать…

…Я не сразу узнал его.

Благодарение Богу, что я был в гриме – и теперь мог беспрепятственно изучать непривычно сдержанное, отмеченное печатью отчаяния лицо – лицо Уотсона, которого я не знал. Седина в волосах, странно-угасшие глаза… - во взгляде его, прежде таком живом и всегда чуть насмешливом, поселилась теперь неизбывная, едва заметная боль. Мы были почти ровесниками – но сейчас Уотсон казался много старше меня – измученный и больной человек, невидимой стеной отгородившийся от окружающих – с ужасом я узнал собственные попытки закрыться от любых эмоций, от всего, что может поколебать и без того шаткое душевное равновесие. И это мой открытый, неунывающий друг?!

Его свидетельства по делу Адэра я слушал со странной смесью жалости и гордости. Показания Джона были лаконичными и отличались простотой и четкостью формулировки. Его безукоризненные логические выводы лишний раз подтверждали, что годы нашей дружбы не прошли даром, и что он изрядно недооценивал собственные дедуктивные способности. Когда раздосадованный судья начал сыпать оскорблениями, я понял, что процедура дознания за прошедшие три года не изменилась. Но что меня изрядно огорчило – так это полнейшая невозмутимость моего доктора. Создавалось впечатление, что он просто не в состоянии ни обижаться, ни злиться.., что он не живой человек, а мыслящая, говорящая, двигающаяся машина, напрочь лишенная эмоций. И уже в который раз я ужаснулся тому, что сделали с ним эти три года…

… что сделал с ним я сам…

Заметив, что Джон направляется к выходу, я рванулся следом и нарочно, подгадав момент, столкнулся с ним на лестнице. Когда он подал мне рассыпавшиеся книги, я под влиянием внезапного порыва коснулся его рукава – и это мимолетное прикосновение вернуло мне утраченное было мужество.

Я последовал за ним в Кенсингтон – и тяжесть, лежащая на сердце, чуть отступила при мыслях о близящейся встрече. Не без озорства я прикидывал, как бы поэффектнее обставить свое возвращение. Три года одиночества вот-вот завершатся, и радость от моего возвращения наверняка облегчит бремя отчаяния и горя.

Шаркая, я вошел в знакомый кабинет – и дрожь неуверенности и сомнения охватила меня. Его холодный, резковатый прием вернул меня с небес на землю. От прежнего дружелюбия не осталось и следа. Бастионы отчуждения были высоки и неприступны, и все в Джоне отторгало саму возможность посягательства на его личное пространство. Жутковатая картина, висящая над его письменным столом, заставила мое сердце болезненно сжаться - это был пейзаж, изображающий кладбище в моем родовом имении. Не совсем обычное украшение для кабинета практикующего врача, не правда ли? Господи, где он только раскопал эту реликвию?!

Поняв, что еще чуть-чуть – и мои собственные эмоции прорвут плотину сдержанности, я собрался с духом и принялся готовить свой эффектный выход на сцену. Беспокойство уступило место уверенности, что через несколько минут все будет по-старому. Мы начнем все заново на пепелище трехлетней давности – и боль останется в прошлом…

...Когда Уотсон обернулся, выражение глубочайшего изумления на его лице было поистине незабываемым. Я раскрыл объятия – слова показались излишними. А в следующую секунду он замертво рухнул на пол в глубочайшем обмороке.

И вот тут-то я впервые испугался по-настоящему. Слепой бессердечный идиот, да зачем мне понадобилось это дурацкое представление? Неужели я всерьез решил, что три года боли и отчаяния перечеркнет мое появление со стопкой книг, в парике и накладных бакенбардах?

Я легко коснулся его щеки; пальцы дрожали. Боль при виде его отчаяния на склонах Рейхенбаха; боль, неотступно терзавшая меня эти три года; боль, впившаяся в мое сердце, когда я узнал о смерти Мери – все это не шло ни в какое сравнение с той пронзительной, щемящей волной сострадания и жалости, что накрыла меня сейчас. Вглядываясь в это измученное, неимоверно уставшее лицо, на котором даже в беспамятстве сохранилось выражение страшной, безнадежной тоски, я впервые со всей четкостью осознал глубину того беспросветного отчаяния, которое он, истерзанный одиночеством, так долго скрывал. Он вот-вот очнется – а значит, мне вот-вот придется отвечать на вопросы… он в своем праве задать их. Только вот расспросы эти лишний раз докажут мою лживость… мой эгоизм… мою жестокость…

И вот тогда-то я и решил отправить к черту собственные переживания. Когда мой друг придет в себя, я не смогу рассказать ему все как есть. Только часть правды, всего лишь часть. Но что бы я ни сказал – слова мои все равно причинят боль. Так почему бы ни свести ее к минимуму, спрятав сострадание и жалость – под маской холодности и отчужденности? Это ведь единственный способ уберечь нас обоих от слишком многих слов, которые необходимо – и так тяжело! – будет сказать.

Да разве может Джон простить мне все то зло, которое я, вполне в здравом уме и трезвой памяти, ему причинил? Как, как залечить ту рану, которую нанесли эти три года? Чего мне ждать? Гнева? Обиды? Отторжения? Я не выживу без него. Лучше скрыть часть правды… солгать – да, солгать! – ведь я рискую потерять его еще раз, теперь уже навсегда…

Я смочил губы друга бренди - и понял, что сознание медленно начало возвращаться к нему. Что ж… сейчас все решится…

Когда он срывающимся голосом прошептал мое имя – я едва не разрыдался от радости.

- Мой дорогой Уотсон, - проговорил я нетвердо, - приношу вам тысячу извинений… - я запнулся. – Я никак не предполагал, что на вас так подействует… - передо мной было два пути – искреннее признание – и дальнейший обман. Рубикон был перейден, и ложь была моим проводником. Ни намека на дрожь не прозвучало в голосе, когда я закончил с привычной снисходительной насмешкой:

-… я никак не предполагал, что на вас так подействует мое чересчур эффектное появление.

Все было так, как я и предполагал. Он схватил меня за руку, словно боялся, что я растворюсь в воздухе, исчезну без следа. Изумление, недоверие – и безграничный восторг… передо мной был мой прежний, верный, искренне преданный друг.

- Холмс… Господи, неужели это действительно вы?!? – у него в глазах были слезы. Мысль о том, чтобы рассказать правду, окончательно выветрилась у меня из головы. Черт возьми, я не сделаю ничего, что может испортить эту восхитительную встречу после долгой разлуки!

***

-… А я почему-то думал, что не меньше вашего брата заслуживаю доверия…

Его уязвленный голос, исполненные обиды и горечи слова задели меня за живое.

Мои импровизированные объяснения были сущей катастрофой. Я почти сдался, готовый признаться во всем, с неожиданной ясностью осознав вдруг, как часто испытывал на прочность нашу дружбу и преданность Джона своим пренебрежением и бессердечием.

- Да разумеется же, я вам доверяю! – ответил я абсолютно искренне со всем раскаянием, который мог позволить себе проявить… и добавил мысленно – более, чем вы способны представить. Более, чем я когда-либо осмелюсь признать. Даже если мои действия и свидетельствуют об обратном, я доверяю вам более, чем себе самому, мой дорогой друг…

Разумеется, произнести все это вслух я был просто не в состоянии, поэтому ограничился тем, что добавил с улыбкой:

- Но сердце у вас куда добрее, чем у Майкрофта!

Как правило, Уотсону не составляло труда прочитать мои мысли и понять, что за чувства таятся под противоречивыми поступками эксцентричного детектива. Я молил Бога, чтобы ему удалось и в этот раз. А он тем временем успел перебраться за письменный стол – этот чрезмерно массивный предмет меблировки, похоже, теперь выполнял роль некоего защитного барьера между нами. Да… за эти три года многое действительно переменилось, и мне придется заново учиться существовать рядом с этим новым, незнакомым пока Джоном.

Пока что мне удалось понять одно: слишком многое ему пришлось пережить – и теперь мой друг едва ли станет мириться с моими легкомысленными выходками. В свою очередь я не собирался, как бывало прежде, воспринимать его дружбу как должное… мы оба слишком хорошо теперь знали, что такое одиночество.

Чтобы заполнить неловкую паузу, возникшую в нашем разговоре, Уотсон сменил тему. Я уселся напротив и вкратце рассказал о своих странствиях, отвечая на его непривычно безучастные вопросы. Слова, слова, слова…всего лишь слова. Нам нужно было заново узнавать друг друга.

Постепенно в голосе его зазвучали прежние спокойно-доброжелательные нотки… разделявшая нас стена отчуждения, кажется, становилась заметно ниже, что меня немало порадовало. Все будет в порядке. Все ДОЛЖНО быть в порядке. Нас ждут новые приключения, но дружба наша будет теперь только крепче…

Мой дорогой доктор предпочел сделать вид, что не придает значения моему предательству. Наверняка, он даже не станет поднимать эту тему в наших разговорах впредь – но забудет происшедшее, вне всякого сомнения, нескоро. Да и я не забуду. Но молчание – единственный способ выбраться из западни с минимальными потерями.

Уотсон дал понять, что согласен принять участие в сегодняшнем предприятии и не возражает против дальнейшей совместной работы. И только теперь, избавившись от терзающих душу сомнений, я внезапно почувствовал неимоверную усталость и с трудом подавил зевок. Пожалуй, действительно стоит поспать, прежде чем устраивать западню для недоброй памяти Морана. В конце-то концов, я не отдыхал как следует уже черт знает сколько времени…

Мои проблемы вновь оказались проблемами моего терпеливого, надежного друга. Совсем, как в старые добрые времена.

@темы: Шерлок Холмс, перевод, Джон Уотсон, фанфик, 221B Baker St, London, the BrEttish Empire

---

221B Baker St, London, the BrEttish Empire, история вторая

Оригинальное название: London again
Автор: GM
пер.: Tairni
Бета: нет
Рейтинг: G
Размер: мини
Пейринг: Шерлок Холмс, Майкрофт Холмс, Джон Уотсон
Жанр: Drama, Missing scene
Отказ: Все права у Артура Конана Дойла
Цикл: 221B Baker St, London, the BrEttish Empire [2]
Фандом: Записки о Шерлоке Холмсе
Аннотация: Возвращаясь в Лондон три года спустя после событий на Рейхенбахском водопаде, Шерлок Холмс даже не предполагал, что воскресение из мертвых - настолько деликатная и утомительная процедура...
Комментарии: Текст переведен в подарок Sherlock
Предупреждения: нет
Статус: Закончен

ЛОНДОН

...Вокзал Виктория. Ступив на знакомую платформу – свидетельницу стольких моих… наших!... путешествий – я впервые по прошествии этих бесконечных трех лет, почувствовал, что действительно возвращаюсь домой. К слову сказать, поездка в одиночестве показалась мне несколько непривычной, оставив ощущение странной незавершенности. Еще бы – рядом со мной не было Уотсона.

…Лондон. Абсолютно – удивительно! – прежний, такой же влажный, душный… так непохожий на Европу.

- Куда едем, сэр?

Вынырнув из накрывшего меня шквала воспоминаний, я несколько секунд озадаченно смотрел на кэбмена. Звали его Джордж – но добрый малый никогда бы не узнал своего бывшего клиента, мистера Шерлока Холмса, в обличье седого старика с длинной пегой бородой…

- Пэл Мэлл… - отозвался, наконец, я неожиданно хрипло.

- Дозвольте мне, сэр… не утруждайте себя…- заботливый Джордж спрыгнул на землю и, забрав у меня чемодан, взгромоздил его на крышу экипажа.

Лондонские улицы показались мне еще более сырыми и грязными, чем прежде. За три года людей явно прибавилось – как и преступлений, интриг и загадок, столь милых сердцу практикующего детектива… Клянусь честью, без работы я не останусь!

Едва услышав, что мистер Сигерсон желает видеть мистера Холмса, дежуривший у входа швейцар провел меня в офис Майкрофта. Доселе в этой святая святых мне приходилось бывать считанные разы – и я, и брат предпочитали встречаться на более нейтральной территории клуба Диоген, находящегося на другой стороне улицы.

- С возвращением, Шерлок, - он тепло пожал мне руку. – Ты хорошо поработал для нас.

Он совсем не изменился – я так же легко читал его мысли, как и когда-то в детстве. Благодарность брата вызвана была тем, что отчеты, которые я в качестве государственного агента исправно отсылал ему на протяжении этих трех лет, сослужили неплохую службу его ведомству. Что же касается легкого сожаления, прозвучавшего в его голосе… - что ж, будь воля Майкрофта, я бы оставался мертвым еще пару-тройку десятилетий, гоняясь за международными шпионами вместо мелких преступников.

- Ты уверен, что не хочешь остаться мертвым? У меня на примете нет никого, кто обладал бы сотой долей твоих талантов, братец…

- Абсолютно уверен, - ответил я, устраиваясь поудобнее в кресле у камина.

Он разочаровано покачал головой.

- Разоблачив Морана, ты разрушишь свое инкогнито окончательно. Пути назад не будет… – он вздохнул, на свет изучая содержимое своего бокала.- Жаль. Ты… то есть Сигерсон мне бы очень пригодился в дальнейшей работе.

Воскрешение… Возвращение к жизни… Три года я слонялся по миру бродягой-исследователем Сигерсоном. Всегда настороже, всегда начеку – ведь малейший промах грозил провалом. Пути назад действительно не будет… - но я и не хочу возвращаться в эту преисподнюю.

Тут, в Англии, было все, чем я дорожил. Лондон. Бейкер-стрит. Уотсон. Жаль, что его нет сейчас здесь. Хотя… Майкрофт, конечно, предпочел разбор полетов наедине. Тем лучше. Первая встреча с Джоном пусть произойдет у него дома. Придется, конечно, постараться, придумывая, как осторожно сообщить новость Мэри…

При мыслях об уютном доме моего старого друга в Кенсингтоне, вернулась и былая ревность – та самая, которая стала моей верной спутницей, когда Уотсон покинул меня ради своей новообретенной супруги. Впрочем, за время своих одиноких странствий я простил ему это дезертирство – ведь было время обо всем подумать и еще раз все проанализировать. С удивлением я понял, что не хочу больше оставаться в одиночестве. Дружба с Уотсоном – даже теперь, когда он был женат! – отучила меня от него. За все время работы на Майкрофта единственным моим другом и спутником был кокаин – ввиду отсутствия рядом верного Босвелла. Нет, довольно… мне нужен мой друг… разумеется, у него не будет теперь возможности неизменно сопутствовать мне в работе – ведь кроме всего прочего, он теперь еще и отец семейства! Мысль об этом заставила меня улыбнуться. Интересно, сын или дочка? Имею ли я право врываться в его спокойную, упорядоченную жизнь, к которой он наверняка привык за эти три года? Этот вопрос не давал мне покоя с того самого момента, когда я удержался от того, чтобы окликнуть его там, у Рейхенбаха. Что ж… теперь он должен быть счастлив и вполне доволен жизнью. Да нужен ли я ему вообще теперь? Сомнения и страх, которые я был не в силах сдержать, вызвали непреодолимое желание прибегнуть к доброму испытанному средству – ампуле с кокаином. Однако, усилием воли я подавил порыв. Не хватало еще явиться к другу под влиянием столь ненавистной ему отравы… Вне всякого сомнения, выдающиеся медицинские познания моего доктора и без того позволят ему заметить, что все эти три года я, прямо скажем, не отказывал себе в наркотике; вдали от неусыпной опеки Уотсона особого желания заботиться о собственном здоровье у меня не возникало.

-… на Бейкер-стрит, Шерлок?

- Что..?

- Я спросил, собираешься ли ты провести эту ночь на Бейкер-стрит?

- Если удастся завершить наше маленькое дельце с Мораном – то да, конечно…

- Может, мне предупредить миссис Хадсон?

- Не стоит…-не без легкого злорадства я представил себе реакцию достойной леди, вздумай я появиться сегодня у нее на пороге. – Лучше я сам. Ты сказал Уотсону, что я возвращаюсь сегодня?

- Нет, – он передвинул свой стул и теперь сидел лицом к окну, не глядя на меня. – Может, не стоит планировать на сегодня столько эффектных появлений? Лучше подождать.

Отговорки и увертки были обычным стилем поведения для Майкрофта, но манипулировать мной, хорошо его знающим, он раньше не пытался. Поэтому я ощутил вдруг пока необъяснимое беспокойство. Его голос – исполненный сомнения и нерешительности – звучал слишком уж странно. Еще бы – я наивно предполагал, что все опасности и подозрения остались там, в Европе…

- Что-то не так, Майкрофт? – спросил я с тревогой.

Он медленно обернулся, и теперь мы сидели лицом к лицу. Светло-серые глаза брата на мгновение встретились с моими – он тут же как-то виновато потупился, уставившись на собственные массивные ладони, лежащие на столе.

Я окаменел.

-Что ты сделал?

-Уотсон не знает, что ты жив, - ответил он наконец, в упор глядя на меня.

Я задохнулся, на какой-то момент вовсе утратив возможность дышать, тщетно пытаясь осознать только что произнесенные слова. Майкрофт молчал, не мешая мне приводить в порядок собственные смятенные мысли.

Сразу по прибытии во Флоренцию после моей «гибели», я написал брату, что все обошлось, и попросил немедленно сообщить об этом Уотсону, чтобы не заставлять друга переживать попусту. И вот оказывается…

- Да как ты… - я осекся, потому что прочитал ответ в его взгляде. Все просто. Мой несчастный Джон был прорехой в сплетенной Майкрофтом паутине секретности.

- Только ради твоей безопасности, Шерлок. Я не мог позволить себе промаха…

-Ты что, думаешь, что Джон мог навредить мне? Что он вообще в состоянии это сделать?! Майкрофт пожал плечами.

- Его безрассудная привязанность могла нарушить твое инкогнито.

Я вскочил со стула и теперь метался по комнате, все еще не сознавая подлинного ужаса произошедшего. Три года!!! Три года Уотсон считает меня мертвым! Несчастный мой друг!

- Я уверен, что он поймет, Шерлок.

-Да будь ты проклят! – мой разъяренный вопль и исполненный отчаяния взгляд на толстокожего брата не произвел ни малейшего впечатления. – Ты же сказал, что заботился о моих комнатах на Бейкер-стрит!

-Заботился. Уотсону было не до этого. Твоя гибель была для него… ударом. И эту самую гибель, кстати говоря, ты можешь объяснять ему… как тебе заблагорассудиться. Но рассказывать правду о своей работе за эти три года ты не имеешь права.

- Ты хочешь, чтобы я солгал своему другу?

- Можно подумать, что до сих пор тебе ни разу не приходилось этого делать! Твой драгоценный летописец уже мог бы и привыкнуть…

- И что я должен ему сказать?

- Это не моя забота, Шерлок, - глаза его нехорошо сузились. – Не моя – а твоя!

Я отвернулся, не в силах выдержать его насмешливый взгляд. Я использовал Майкрофта точно так же, как он использовал меня. Я хотел, чтобы именно от брата Уотсон услышал о том, что швейцарская трагедия была спектаклем. Что же… теперь самому придется расхлебывать…

- Можешь воззвать к его чувству долга, - предложил брат нехотя.

- Перед страной и господом Богом? Уотсон не заслуживает подобных отговорок!

Мне вспомнились первые дни, проведенные на Бейкер-стрит и Уотсон, измученный и разочарованный после всех несчастий, пережитых на военной службе. Да как я смею навязать ему подобное патетическое объяснение в качестве оправдания за всю боль, пережитую им за эти клятые три года?

-Я запрещаю тебе рассказывать ему о твоей работе!

- Запрещаешь?! Ты запрещаешь!!! Не забывай, братец, что все эти три года я только и делал, что выполнял твои распоряжения! И только лишь для того, чтобы доставить тебе удовольствие!... чтобы сбежать от самого себя… - закончил я едва слышно. Тогда, у водопада, я выдумал себе новую жизнь, ничего общего не имеющую с существованием Шерлока Холмса. Возможно, где-то в глубине души мной руководило желание наказать Уотсона…покинуть его точно так же, как некогда он покинул меня. И весь этот жуткий обман был всецело моей инициативой; я просто не имею права ни в чем винить Майкрофта. И если Джон теперь отвернется от меня… - благодарить за это я должен исключительно себя самого.

Я сцепил в замОк невесть почему дрожащие пальцы, пытаясь найти оптимальный выход из этой западни. В конце-то концов, может быть, Уотсон и не так уж переживает из-за моей гибели. Вполне возможно, что он сумел построить для себя новую жизнь – жизнь без меня. Разумеется, роль супруга и отца заполнила пустоту, вызванную потерей друга…

…Нет, нет, черт возьми, мне действительно придется сделать инъекцию кокаина, пусть даже слабого раствора – иначе я просто не доживу до вечера! Бред! Что бы я ни наговорил Уотсону – он не поверит. Но я неплохо знаю своего доктора - разумеется, от моего возвращения в лучший из миров он будет вне себя от радости – и, возможно, эта радость перевесит неизбежное возмущение моим жульничеством… Эта мысль несколько ободрила меня и, подойдя к висевшему на стене зеркалу, я принялся снимать грим.

- Я снял тебе комнату на Черч-стрит, Шерлок. Ты теперь – букинист,… так что можешь начинать благодарить меня. – Майкрофт вручил мне ключи и на клочке бумаги написал адрес небольшого книжного магазинчика, который я мог использовать в качестве прикрытия.

Черч- стрит. Я не смог сдержать горькую улыбку. Дом Уотсона как раз за углом. Интересно, знает ли Майкрофт об этом соседстве? …Вне всякого сомнения. Майкрофт знает все и всегда. Возможно, таким образом он дает мне возможность наладить отношения с моим драгоценным биографом. И, тем не менее… Его действия… или, вернее, бездействие спровоцировало эту жуткую катастрофу, и ни забывать этого, ни, тем более, прощать я в ближайшем будущем не собираюсь. Благими намерениями…

Обсудив с братом еще раз, уже в своем собственном обличье, план кампании, я выслушал его замечания, стараясь не замечать глубочайшего разочарования в голосе достойного представителя семейства Холмсов. Все эти дурацкая охота за преступниками у него не вызывала ни малейшего интереса. Пожав Майкрофту руку на прощанье, я вышел через черный код и свистнул, подзывая кеб.

@темы: Шерлок Холмс, перевод, Джон Уотсон, фанфик, 221B Baker St, London, the BrEttish Empire

---

Цикл "221B Baker St, London, the BrEttish Empire" , история первая

Оригинальное название: Nightfall
Автор: GM
пер.: Tairni
Бета: нет
Рейтинг: G
Размер: мини
Пейринг: Шерлок Холмс, Джон Уотсон
Жанр: Angst, Drama, Missing scene
Отказ: Все права у сэра Артура Конана Дойла
Цикл: 221B Baker St, London, the BrEttish Empire [1]
Фандом: Записки о Шерлоке Холмсе
Аннотация: Бывают сны... не просто сны.
Комментарии: Текст переведен в подарок Sherlock
Предупреждения: нет
Статус: Закончен

Ссылка на оригинал

СУМЕРКИ

***

...Я решил оставить эту запись в своем дневнике, дабы она послужила напоминанием о тревожной ночи откровений и предзнаменований.
Я проснулся на рассвете – из-за того, что тусклый отблеск света мерцал из-под дверей, ведущих в гостиную. Еще несколько секунд мне потребовалось для того, чтобы уловить приглушенный звук шагов. Даже для наименее сообразительного наблюдателя оказалось бы очевидным, что моему другу Уотсону в кои-то веки не спится и это он, собственной персоной, среди ночи мечется по комнате.
Едва лишь начало третьего, отметил я, не без тревоги бросив взгляд на часы. В последнее время мой доктор вообще вел себя в высшей степени странно – снедаемый неведомым беспокойством, он замкнулся в себе, то и дело отказывался от еды и по целым дням не раскрывал рта. Все это слишком напоминало мне собственное поведение – в худшие мои дни. Уотсону подобные черты были несвойственны, а потому показались мне тревожным симптомом.
Сперва я приписывал его хандру влиянию погоды. Но нет – рождественские праздники обычно оказывали на моего друга прямо противоположное воздействие. Кроме того, это Рождество было особенным для нас обоих – ровно десять лет миновало с нашего знакомства… Впрочем, знаменательная годовщина омрачена была чередой неприятных событий.
Состояние здоровья Мери неуклонно ухудшалось – и она почти безотлучно пребывала теперь в лечебнице в Сауси; оплата медицинских услуг составляла львиную долю расходов моего друга . Понимая, как тяжело Уотсону оставаться одному сейчас, я уговорил его на время отсутствия жены опять перебраться на Бейкер-стрит. Со своей всегдашней невозмутимостью он согласился – но я знал его слишком хорошо, а потому понял, что он благодарен мне за это приглашение.
Он по-прежнему помогал мне в расследованиях, несмотря на катастрофическое отсутствие свободного времени… и затяжную депрессию, в которой пребывал последние несколько недель. И которая, похоже, лишь углубилась теперь, после удачного завершения рэйнфилдского дела.
Все это было настолько необычно, что я даже не мог припомнить, когда в последний раз видел его в подобном состоянии. Разве что… - сразу после нашего знакомства, когда мы только-только поселились на Бейкер-стрит. Измученный болезнью и лишениями, которые пришлось испытать во время военной кампании, Уотсон тогда едва держался на ногах – и я знал, что едва не каждую ночь его мучили кошмары.
…А впрочем… Дело едва ли только в болезни жены и омраченном отсутствием Мэри рождестве. Непонятное состояние Уотсона явно было каким-то образом связано с нашим последним расследованием – потому что именно в ночь, последовавшую за его завершением, он впервые не сомкнул глаз, а мне оставалось лишь слушать шаги в гостиной и гадать, что же, черт возьми, происходит…
Досадуя на собственную недогадливость и твердо решив разобраться в происходящем, я поднялся, набросил халат и отправился в гостиную. Какой смысл гордиться своими выдающимися способностями – если их не хватает даже на то,чтобы понять, что происходит с моим единственным другом…
Рывком распахнув дверь, я шагнул было к камину – и только сейчас понял, что мой доктор вовсе не сидит в кресле, как я почему-то решил, а стоит у окна, в наименее освещенном углу комнаты. Что еще за новости?
-Уотсон?
-Я вас разбудил? – голос его прозвучал виновато. Он отошел наконец от окна и опустился в кресло у камина. Да уж… Измученное лицо, темные тени под воспаленными, абсолютно больными глазами… - вовсе не требовалось быть детективом, дабы понять, что все это означает.
-Нет. Я просто не могу заснуть… - ответил я осторожно. Набивая трубку, я продолжал исподтишка рассматривать своего друга - и на смену первоначальному недоумению пришла все возрастающая тревога. Которая, к слову, только усилилась, когда я увидел на каминной полке стакан с бренди – почти пустой. Только сейчас я позволил себе осознать то, что заметил уже довольно давно, но о чем предпочитал просто не думать – проявившуюся в последнее время у моего доктора болезненную тягу к этому напитку. Не мне его судить, конечно, коль скоро речь зашла о вредных привычках,– но все же…
Закончив наконец с трубкой, я вновь обернулся к замершему в кресле доктору. Он смотрел в огонь – почти безотрывно, лишь однажды скользнув взглядом по висящей над камином картине – недурному, надо сказать, пейзажу, изображающему вид на швейцарский водопад. Что за чертовщина?
–Уотсон, дорогой мой, что с вами происходит? – не выдержал я наконец – и с изумлением понял, что в голосе моем прозвучали куда бОльшие тревога и сочувствие, чем я изначально намеревался проявить. Нет, это никуда не годится…
Он взглянул на меня едва ли не с испугом, как человек, застигнутый врасплох – и почти тотчас смущенно опустил голову.
-От вас ничего невозможно скрыть, Холмс… -абсолютно несвойственным ему неуверенным движением он расправил усы– и я заметил, что пальцы у него дрожат нешуточно.
-Я не собираюсь совать нос не в свои дела… - заверил я тем самым доверительным тоном, которым обычно разговаривал со своими клиентами. – Но невозможно не заметить, что вас что-то беспокоит… - «…и, хотите вы того или нет, я собираюсь помочь вам…» - вслух я этого, разумеется, не произнёс. Та самая стена отчуждения, которую много лет назад я собственноручно воздвиг между собой и окружающим миром, была надежной преградой для проявления каких бы то ни было эмоций.
-Все в порядке, - обронил он, не поднимая на меня глаз – однако тон его голоса ясно давал понять, что все как раз не в порядке. Очень и очень не в порядке.
Я едва сдержал усмешку. Он что, всерьез рассчитывает, что я от него отстану?
-Это все… пустяки… честно. Простите, что разбудил вас… - мое молчание явно заставляло его чувствовать себя неловко и в конце концов оказалось более действенным, нежели любые увещевания и расспросы. Взгляд искоса на меня… опять на картину… снова на меня…
-Мне… приснился кошмар. – голос его, не громче шепота, был исполнен такого неконтролируемого, бездонного страха, что я едва сдержал изумленный возглас.
Господи, ведь Уотсон – врач! Кому как ни ему знать, что любые сны – лишь порождение фантазии! Ведь сколько раз мы обсуждали последние теории, посвященные тайнам человеческого разума и психики – благо Джон живо интересовался этим. Особенное же внимание в наших беседах на тему уделялось вопросам мотивации для совершения преступления и, следует признать, психологических причин некоторых вредных привычек. Помнится, мой доктор был сторонником теории, утверждающей, что любые подавляемые страхи подтачивают психику изнутри.
Кроме того – он отставной военный, чье мужество не раз подвергалось испытанию во время кампании; я хорошо помнил его рассказ о полученном под Мэйвендом ранении и часто задумывался над тем, уж не для того ли спас Уотсона его ординарец, чтобы доктор стал неотъемлемой частью моей собственной жизни. Пройдя через лишения и невзгоды, которые других бы просто сломили; по себе зная, что такое одиночество и отчаяние – он неизменно оставался рядом в наиболее опасных ситуациях, стоически вынося мои собственные причуды и безалаберность, которые и святого вывели бы из себя.
Джон Уотсон был реалистом и прагматиком, в сверхъестественное, насколько мне известно, не верил – если не считать тех самых событий в Константинополе – впрочем, я склонен был приписывать происшедшее обычной усталости. Он был последним, кого могли бы напугать ночные кошмары… и тем не менее, сейчас он был явно не в себе.
Странное дело, я почувствовал… да, именно обиду. Это ведь Уотсон был для меня опорой, поддержкой, бесстрашным спутником в наиболее безумных эскападах. Ночные кошмары – это моя прерогатива… а обязанность Уотсона неотступно находиться при мне. К тому, что роли поменялись, я оказался не готов… как и к тому, что моему доктору вообще может понадобиться какая-то помощь или простое сочувствие с моей стороны.
Едва ли не впервые я не знал, что сказать - настолько непривычной для меня была ситуация. Разум и логика – две вещи, которые никогда меня не подводили, и в другое время мне бы не оставило труда разграничить собственно события и эмоции по их поводу – именно это свое умение я ценил больше всего.
Сейчас, однако же, речь шла не о каком-то случайном клиенте, а об Уотсоне. Просьбы о помощи я от него не дождусь – слишком хорошо, должно быть, он знал, как я эту просьбу восприму. Он молчал – но молчание это было донельзя красноречивым, поскольку рассчитывать ни на кого, кроме меня, ему не приходилось.
Против собственной воли я почувствовал себя почти польщенным. Что ж… мне приходилось видеть, как доктор полностью отключается от собственных переживаний, занимаясь проблемой своего очередного пациента… вот хотя бы моей несчастной тягой к кокаину. Попробую последовать его примеру.
Вдобавок, поддержка моя понадобилась ему всего лишь во второй раз -за все годы нашей дружбы. А в 1881 отношения между нами были еще весьма прохладные – потому предлагать свою помощь я просто не решился. Теперь же все будет по-другому. Уотсон заметил как-то, что все эмоциональные проблемы и психические расстройства точно так же поддаются дедукции и логике… вот и проверим. .Двигаться, правда, предстоит вслепую – а значит, максимально осторожно – любой неверный шаг заставит его замкнуться в себе, а это состояние мне самому, увы, было чересчур хорошо знакомо.
-Ну что же, рассказывайте… - надеюсь, голос мой был ровен.
-Нет, - последовал короткий, но решительный ответ. Он отвернулся от камина, взглянул на меня – и вновь поспешно перевел взгляд на огонь. Но я успел все-таки заметить какое-то странное выражение в его глаза. Страх?..
Он покачал головой.
-Это не лучшая ваша идея, Холмс.
-Вы как-то сказали, что, дабы решить проблему, нужно как минимум ее обсудить… - я по-прежнему старался говорить тем же спокойным ровным тоном.
-Я говорил о ваших логических загадках, а не…
-Кто знает, может здесь следует применить это же правило?
Он с невольной улыбкой покачал головой.
-Знаете, Холмс… Трудно спорить, когда тебе пытаются давать твои собственные советы.
Я в который уже раз возблагодарил небо за долготерпение моего доктора.
-Некогда с моими советами вы поступали точно так же.
-Туше. Я так полагаю, вы не угомонитесь, пока не вытрясете из меня всю правду?
-Вот именно, - ответил я шутливым тоном, но твердо. Со своими собственными демонами я был вовсе не столь решителен и отважен… ну и что с того? Деликатность Уотсона мне никогда не была свойственна… как и его терпение. Дурацкая нерешительность изрядно раздражала меня в клиентах, а уж в моем докторе она была вовсе невыносима. Однако же, мне удалось сдержаться. Я налил себе бренди, наполнил опустевший бокал друга и переставил графин поближе на каминную полку. Затем набил трубку самым мягким из имеющихся в наличии табаком и вновь опустился в кресло.
-Мне следовало знать, что от вас ничего не утаишь… - пробормотал доктор, делая порядочный глоток из своего бокала – и вновь потянулся за графином.
-А потому не стоит и пытаться, - ответил я старательно-небрежно. –Ну же?
-Один и тот же сон… снова и снова… - он прервался и вновь потянулся за стаканом. – Каждую ночь. Один и тот же… - он стиснул ладонями виски – столь мелодраматический жест был моему доктору абсолютно несвойственен. – Туман… Туман, очень темно и холодно. Страшно холодно. И… с большой высоты падает… - он запнулся. - … падает… кто-то… - он замолчал на несколько секунд, а потом закончил едва слышным шепотом, - … мертвый…
-Вы не всё рассказали, - проговорил я; было понятно, что это недоговоренное, и вызывало у моего друга тот самый ужас, который так меня потряс. Я уже знал, каким будет его ответ, когда спросил как мог мягко и спокойно:
- Кто падает с высоты, Уотсон?
-Вы.
Какое-то время мы оба молчали. Бездонный безнадежный ужас в его голосе потряс меня, следует признаться, куда больше, чем сам ответ. Измученное лицо – остающееся все таким же бледным даже сейчас, озаренное розовато-золотыми сполохами камина – было воплощением отчаяния.
Собственная безопасность мало меня волновала. Следует признать, что мне неимоверно везло – судьба словно оберегала меня. А вот что до ночных кошмаров… я вспомнил, как сам просыпался с криком, когда мне привиделось несчастье, случившееся вот с этим самым человеком, что сидит сейчас передо мной… дай-то Бог, чтобы снам этим никогда не суждено было сбыться. Нет, не надо об этом… Хватит того, что Уотсон свой кошмар считает вещим, судя по ужасу на его лице. Черт возьми, вот только переживаний по поводу моей безопасности ему не хватало! Доктору и без того, есть о ком и о чем переживать – болезнь Мэри, практика… Я уже открыл было рот, собираясь клятвенно пообещать ему, что буду соблюдать неимоверную осторожность…
Он вновь потянулся за бренди– но рука дрогнула, стакан упал на пол, разлетевшись вдребезги – а бестрепетный доктор спрятал лицо в ладонях.
Нет уж, довольно…
Я поднялся, обошел кресло и подойдя к другу, положил руки ему на плечи.
-Уотсон… вы не должны принимать это так близко к сердцу– проговорил я настолько спокойно, насколько позволил норовящий сорваться голос..
Он ответил не сразу; когда же заговорил наконец, голос прозвучал уже чуть спокойнее, да и плечи уже не вздрагивали под моими ладонями.
-Я пытался… я говорил себе, что это всего лишь сон. Не помогло. – любопытно, то бренди ли подействовал наконец или дело было в моем присутствии?
-Это все из-за Рейнфилда, - сам я был в этом практически уверен, равно же как и в том, что доктор моей убежденности не разделяет. Но все эти сверхъестественные предчувствия нам вовсе ни к чему, хватит с него и Мэри…
Он вскинул голову.
-Я уже об этом думал. Рэйнфилд ни при чем.
-И все же, полагаю, вы не станете отрицать, что все своим снам вы обязаны нашей эпопее на крыше.
-Но почему тогда сны продолжаются? Ведь все в прошлом?
Убийца Рэйнфилд пытался сбежать от нас – по крышам. Я едва не сорвался, неловко ступив на какую-то прогнившую доску… однако, уже успел благополучно об этом забыть – ведь дело завершилось вполне успешно.
Впервые, пожалуй что, я задумался над тем, чего стоили моему другу прочие наши дела… да вот хотя бы загадка пестрой ленты, которой хватило бы на дюжину кошмаров… или стычка в Уайтчейпеле, в результате которой Уотсон получил пулю в ногу. Разумеется, это беспокоило его гораздо в меньшей степени – еще бы, собственная безопасность его не волновала…
-Ну а ваше собственное объяснение?
-У меня его нет.
-Уотсон… - сев на знакомого конька, я почувствовал себя намного увереннее. – Вы как всегда боитесь делать выводы… - коснувшись его плеча, я отошел наконец – и опустился в груду подушек на пол у камина.
-Разумеется… для вас происходящее – очередной повод использовать свой метод.
Подхватив тлеющий уголек, я вновь разжег трубку.
-Кажется, прежде вы не возражали, когда мы обсуждали проблемы изучения человеческой психики, - парировал я.
Впервые за все время в глаза его мелькнула тень интереса. Свойственное Уотсону любопытство… как же оно меня порадовало.
-Если мы берем за отправную точку Рэйнфилда, то… - он запнулся. – Причина все моих страхов в том, что вы едва не погибли.
Я кивнул.
-Вполне возможно. Наверняка утверждать, разумеется, не возьмусь, но…
-Что-то не слышу уверенности в голосе.
-Честно говоря, это единственное, что приходит мне в голову, друг мой. А уверенность сейчас нужна вам, а не мне… потому что в противном случае кошмары продолжатся.
-Вы полагаете, что если мы установим причину, я смогу спать спокойно? – поинтересовался он не без вызова… и я с досадой понял, что намекает он на моих собственных ночных демонов. Да уж… что-то у моего друга входит в привычку с возмутительной легкостью читать у меня в душе…И все-таки - моя способность к дедукции выручит меня даже в этой ситуации…
-Полагаю, эта теория вполне достоверна.
-Ну разумеется.
В голосе его звучало явственное сомнение, и это мне крайне не понравилось. Сомнение означает, что эмоции возобладают над логикой… а вот этого нам и не надо.
-Уотсон, вам не кажется, что верить стоит только в материальное и осязаемое? А разрешить любую проблему нам с вами под силу вполне…
-Не все проблемы возможно разрешить, - возразил он. – Что вы предлагаете делать с теми, решения для которых не существует?
Слава небу, вопрос, кажется, был риторическим – и не относился ни к состоянию Мэри, ни к его треклятым кошмарам. Ответа от меня не ожидали… и на том спасибо, поскольку подобных материй я старался, елико возможно, избегать.
-Всех ответов нам никогда не получить, - он подавил зевок. Отлично, бренди наконец подействовал – и напряжение заметно спало.
-Ну, один ответ я вам предложить могу.
-Какой именно?
-Тот, что кое-кому давно пора в объятия Морфея.
Он усмехнулся.
-Ну, знаете… В последнее время мы с Морфеем не дружим.
-А теперь?
-Может быть, нам удастся найти общий язык… - уверенности в голосе, все-таки, было изрядно меньше, чем хотелось бы.
Тень скользнула по его лицу.
-Говорят, любое бремя вдвое легче, если ты несешь его не в одиночестве. Похоже, это действительно так. Благодарю вас, Холмс.
Слава Богу, что он, вглядываясь в пламя камина, не видел моего лица - а значит, и безграничное мое сочувствие, прорвавшееся наконец, осталось незамеченным. Я прикусил губу, с трудом сдержав едва не произнесенные слова…. И легкую зависть. Дорого бы я дал, чтобы кто-то помог мне побороть собственных демонов.
И все же… в голосе его особой радости не ощущалось. Что, впрочем, было вполне объяснимо. Больная жена, убогая практика… и, впридачу, безалаберный приятель, который вновь и вновь вынуждает его принимать участие в безумных авантюрах
-Оставайтесь-ка здесь, на диване, - предложил я, догадавшись, что сама мысль о возвращении в комнату, служившую столько ночей подряд прибежищем для ночных кошмаров, неприятна моему другу.
Он молча кивнул, во взгляде мелькнула глубокая признательность.
-Несколько часов сна, хороший завтрак – и вы будете в полном порядке, - заверил я.
- Странные у вас предписания, доктор, - фыркнул он. – Впрочем, ваш метод лечения оказался довольно действенным…
-Рад, что мне удалось помочь.
Доктор устроился на диване, укрывшись пледом и, кажется, задремал наконец. Я поворошил угли в камине и некоторое время вглядывался в его лицо. Слава Богу, все позади… и он наконец-то вновь похож на себя прежнего.
У меня на душе заметно полегчало – кошмары, судя по всему, остались прошлом. Неужели же мы вдвоем действительно можем справиться со всем, с чем сталкивает нас судьба?
Этот вопрос я задавал себе в последнее время все чаще – потому что слишком хорошо знал, что в одиночку я справиться с собственной жизнью вовсе не в состоянии. Слава Богу, что Уотсону не пришло в голову пытаться распутывать мои собственные проблемы, включая пристрастие к кокаину…
Я покосился на сафьяновый футляр на книжной полке. Сейчас ни малейшей тяги к наркотику я не испытывал… и собственная слабость в который раз уже вызывала лишь отторжение. Кокаин был способом сбежать от собственных демонов… надежным способом. А Уотсон умудрялся справляться со своими неурядицами, куда более серьезными, не прибегая не только к искусственным стимуляторам, но и не обращаясь ко мне за помощью. Как же ему это удается, Господи?
В окна к нам уже робко заглядывал рассвет. Стылое серое утро обещало быть морозным и туманным. Я вновь разжег трубку и опять уселся в кресло. Спать не хотелось…куда интереснее было наблюдать за спящим доктором.
Интересно, а что ему снится? Я вновь задумался над тем, был ли его кошмар вещим… бросил взгляд на картину над камином – у меня были на то свои причины. Но… некоторым тайнам лучше оставаться тайнами.

@темы: Шерлок Холмс, перевод, Джон Уотсон, фанфик, 221B Baker St, London, the BrEttish Empire